Цивилизации древней Америки
Майя
Финикийцы нового света
Еще каких-нибудь двадцать лет назад в ученых кругах безраздельно господствовала точка зрения, согласно которой древние майя были малоподвижным и замкнутым народом, сознательно укрывшимся в глубине непроходимых джунглей от всякого рода чуждых влияний извне. Южные границы их владений были закрыты горными хребтами Гватемалы и Гондураса.
Три четверти полуострова Юкатан окружено морем. Сухопутные подступы к нему со стороны Мексики преграждались бесконечными болотами Чьяпаса и Табаско. Это и позволяло майя, по мнению многих авторитетных исследователей, развивать свою самобытную культуру почти в полной изоляции от внешнего мира.
Поглощенные бесконечными заботами о своих маисовых полях и урожае, земледельцы майя и не помышляли больше ни о чем другом. Им были совершенно чужды какие-либо проявления воинственности и милитаризма. «Война, — отмечает американский археолог Ч. Галленкамп, — никогда не играла в истории майя такой важной роли, как, например, у египтян и греков». Религия постепенно проникла во все сферы жизни общества, а ее хранители, жрецы, сосредоточили в своих руках всю полноту власти. Простой же люд только из-за уважения к богам добровольно обеспечивал этих духовных владык всем необходимым и принимал участие в строительстве дворцов и храмов.
Но эта стройная на первый взгляд научная концепция, созданная еще в 30—50 годах усилиями С. Морли, Э. Томпсона, А. Киддера и многих других авторитетных исследователей культуры майя, теряет свою силу, не выдерживая сокрушительного натиска новых археологических открытий и фактов.
Прежде всего представляется в корне неверной сама предпосылка о том, что древние майя сознательно стремились к изоляции от соседних народов. История человечества почти не знает таких четко зафиксированных случаев. И вместе с тем она изобилует массой конкретных примеров совершенно иного рода.
«Сказки «Тысячи и одной ночи»,— пишет известный немецкий этнограф Ю. Липе,— стали незабвенным памятником важнейшего торгового пути из Багдада в Басру, а по древним крупным торговым артериям, соединявшим Урал с Каспийским морем, на протяжении всей истории переселялись из Азии в Европу все новые и новые массы людей. По древним «шелковым путям», которые вели от Самарканда к Гиндукушу и от Гоби к Пекину, совершал свои путешествия Марко Поло… В Америке участники торговых экспедиций майя преодолевали огромные пространства. Были найдены даже карты знаменитого пути, который вел от Шикаланго (южное побережье Мексиканского залива, штат Табаско.— В. Г.) через девственный лес к золотоносным районам Гондураса…»
Археологические раскопки последних лет со всей очевидностью доказали наличие широких торговых и культурных связей майяской цивилизации с самыми далекими областями Мексики и Центральной Америки.
В вечнозеленых джунглях Петена (Северная Гватемала) находятся руины крупнейшего города майя I тысячелетия н. э.— Тикаля. Он стоит вдали от моря: в 175 километрах по прямой от Гондурасского залива, в 260 километрах от залива Кампече и в 380 километрах от Тихого океана. И тем не менее в городе обнаружено множество «даров моря» как с Тихоокеанского, так и с Атлантического побережья: раковины Спондилус, иглы морского ежа, кораллы, губки, жемчуг, позвонки морских рыб и т. д. В пышных гробницах местной знати часто встречаются предметы роскоши, привезенные из Центральной Мексики. Столица важнейшей центрально-мексиканской цивилизации того времени — Теотихуакан — отстоит от Тикаля по прямой более чем на 1200 километров. Их разделяют высокие горные хребты, широкие реки, болота и бесконечные леса. И тем не менее торговые караваны теотихуаканцев и майя посещали оба города постоянно. В Теотихуакане, в одном из кварталов этой громадной метрополии, найдено значительное число черепков майяской керамики и резные вещицы из голубовато-зеленого нефрита. По предположению ученых, здесь находился квартал торговцев майя, с их жилищами, складами товаров и святилищами. Такой же квартал есть и в Тикале. Помимо десятков дорогих предметов теотихуаканского производства (изящные керамические вазы и чаши с резными и расписными орнаментами, оружие из зеленого обсидиана, который добывался только в Центральной Мексике, и т. д.), в городе обнаружено несколько зданий и храмов, построенных по канонам архитектуры Теотихуакана. Есть там и скульптуры некоторых центрально-мексиканских богов, например бога дождя и воды.
В городе Копане (Гондурас), расположенном на самом юге территории майя, под каменной стелой VIII века н. э., в тайнике найдены обломки золотой статуэтки. Анализ металла и художественный стиль предмета доказывают, что он был привезен в город из Панамы.
На Юкатане археологи подняли со дна «Священного Колодца» города Чичен-Ицы множество интересных находок, происходящих из самых разных уголков Мезоамерики: от Западной Мексики до Панамы и Колумбии. И этот перечень доказательств взаимных контактов можно продолжать до бесконечности.
Еще больше данных о торговых связях майя с соседями мы имеем для периода, непосредственно предшествовавшего испанскому завоеванию (XII—XVI вв. н. э.). Здесь на помощь чисто археологическому материалу приходят уже недвусмысленные свидетельства различных письменных документов и источников.
«Занятие, к которому они наиболее склонны,— пишет испанский епископ Диего де Ланда о юкатанских майя, — была торговля. Они вывозили соль, ткани и рабов в землю Улуа и Табаско, обменивая все это на какао и камешки (нефрит.— В. Г.), которые служили у них монетами». Конкистадор Эрнандо Кортес, проходя во время своего 1 ондурасского похода в 1525 году через провинцию майя-чонталь Акалан (Точное местонахождение Акалана и его столицы Ицамканака до сих пор вызывает споры среди ученых. Многие помещают эту провинцию в бассейне р. Канделария, на территории мексиканского штата Кампече.), отметил, что «товары, которые наиболее в тех местах в ходу, это какао, одежда из хлопка, краски для тела.., факелы для освещения, сосновая смола для воскуривания дыма перед их идолами, и низки цветных раковин, которые они очень ценят как украшения».
В доколумбовой Мезоамерике одним из наиболее важных предметов обмена была соль — столь необходимый продукт для жизни человека. Она добывалась главным образом на западном и северном побережье Юкатана. «Почти по всему этому побережью, от Кампече до реки Ящеров и далее, — писал испанский монах Алонсо Понсе, — имеются превосходные соляные источники, которые без какой-либо затраты труда дают много соли, крупной и очень белой». Вот почему совершенно справедливо утверждение американского историка Ральфа Ройса о том, что «торговое процветание Северного Юкатана было основано преимущественно на экспорте хлопчатобумажных тканей и соли».
Особую роль играли в жизни цивилизованных народов доколумбовой Мексики и Центральной Америки бобы какао. Они были не только ценным продуктом питания, лекарством и приятным напитком, но и служили здесь всеобщим эквивалентом — «товаром товаров». Бобами какао в качестве денег широко пользовались не только майя, но и ацтеки, жители Никарагуа и Панамы. «Это какао,— отмечает А. Понсе,— служило мелкой монетой по всей Новой Испании (Мексика и Гватемала.— В. Г.), как в Кастилии служит медная монета. В обмен на бобы какао они покупают все вещи, как если бы они покупали их за деньги». У другого испанского летописца, Овьедо, мы находим еще более интересные данные на этот счет. «Они (индейцы.— В. Г.),— пишет он,— хранят их (бобы какао.— В. Г.) и относятся к ним с таким же вниманием и уважением, как христиане относятся к золоту или деньгам, потому что эти бобы считаются здесь деньгами и индейцы могут купить на них любые товары. Таким образом, в провинции Никарагуа один кролик стоит 10 этих бобов.., один раб стоит 100 бобов…» Поскольку в первые годы конкисты испанские монеты были в Новом Свете еще довольно редки, Кортес и Монтехо вынуждены были платить жалованье своим войскам «индейскими деньгами», то есть бобами какао. Историк А. Эррера пишет, что один испанский золотой реал приравнивался к 200 бобам какао.
В старых испанских хрониках упоминаются иногда и некоторые торговые центры, существовавшие на территории майя накануне прихода европейцев.
На побережье Мексиканского залива, в северной части Лагуны де Терминос, находился город, Шикаланго — крупный торговый пункт, куда приходили и ацтекские торговцы — «почтека», и юкатанские купцы, и жители юга.
Другой торговый центр — Симатан — стоял на реке Грихальва и был конечным пунктом длинного сухопутного маршрута из долины Мехико и перевалочной базой для товаров, шедших вниз по реке из Чьяпаса.
В устье той же реки был расположен город Потончан, контролировавший не только торговлю в низовьях реки Грихальва, но и морские пути вдоль западного побережья Юкатана. Это было большое и многолюдное поселение, обнесенное со всех сторон крепким деревянным частоколом.
Выше уже шла речь о богатой провинции майя-чонталь Акалан и ее столице Ицамканаке. Выгодное географическое положение позволяло местным жителям вести оживленную посредническую торговлю с самыми отдаленными областями Гондураса и Гватемалы. «В Акалане,— пишет Кортес,— есть многочисленные торговцы и люди, торгующие во многих местах и богатые рабами и другими вещами, которые обмениваются в этой земле… Как мне удалось узнать, здесь нет иного верховного правителя, кроме наиболее богатого торговца, имеющего большую торговлю по морю с помощью своих судов, и таковой есть Апасполон… И это по причине того, что он очень богат и торгует до такой степени, что даже в городе Нито… он имел квартал со своими агентами и, вместе с ними, своего родного брата, торговавшего своими товарами». Перед нами бесспорный образец индейской торговой республики, напоминающей во многих отношениях знаменитые торговые государства средневековой Европы — Венецию и Геную. Могущество и богатство Акалана целиком зависело от интенсивной внешней торговли, и после нарушения испанцами системы индейских торговых связей эта «купеческая республика» быстро приходит в упадок.
На южных границах территории майя находились в XVI веке еще два важных торговых центра: Нито (в устье Рио Дульсе, Гватемала) и Нако (на реке Улуа, Гондурас). Именно сюда регулярно наезжали за какао и другими товарами юкатанские купцы и вездесущие торговцы майя-чонталь из Акалана.
Важным перевалочным пунктом, где скрещивались многие сухопутные и водные торговые пути, был и Четумаль (юго-восточное побережье Юкатана). Эта область славилась своими плантациями какао и обилием меда.
Нередко наиболее почитаемые религиозные центру были одновременно и крупными торговыми пунктами. Так, к святыням острова Косумель, у северо-восточного побережья Юкатана, где находился особо почитаемый идол богини луны и деторождения Иш Чель, ежегодно собиралось множество пилигримов из Табаско, Шикаланго, Чампотона и Кампече. Если верить некоторым ученым, то эти богомольцы были одновременно и торговцами, о чем говорит обилие на острове самых разнообразных предметов, привезенных издалека. Ту же самую картину наблюдаем мы и в Чичен-Ице, с ее знаменитым «Колодцем Жертв», привлекавшим ежегодно массу верующих со всех концов Мексики и сопредельных областей.
Основываясь на этих фактах, американский исследователь Эрик Томпсон выдвинул гипотезу о существовании в древности длинного морского пути вокруг всего полуострова Юкатан: от Шиваланго (Табаско) на западе до южной части Гондурасского залива на востоке. О наличии такого пути свидетельствуют и археологические находки. При раскопках в Атасте на побережье мексиканского штата Кампече археологи обнаружили две гробницы середины XV — начала XVI века. В них, помимо местных майяских изделий, имелось множество ножевидных пластин из зеленого обсидиана и керамика с оранжевой поверхностью центральномексиканского типа. 3еленый обсидиан в доколумбовой Мезоамерике добывался всегда лишь в одном месте — в Пачуке, штат Идальго, на северо-востоке Мексики. Видимо, этот минерал экспортировался ацтекскими (а до них — теотихуаканскими) купцами в портовые города майя-чонталь — Шикаланго и Потончан по суше в виде сырья. Здесь местные мастера делали из него различные нструменты и оружие, а местные торговцы доставляли и свои и ацтекские товары морем вокруг всего полуострова вплоть до Гондураса. Итак, по крайней мере накануне испанского завоевания, юкатанские майя вели оживленную морскую торговлю с ближними и дальними соседями, а их важнейшие города стояли либо прямо на побережье моря, в удобных бухтах и заливах, либо вблизи устьев судоходных рек. А это красноречиво говорит о большом значении мореплавания и морской торговли в развитии хотя бы наиболее позднего варианта майяской цивилизации в XII—XVI веках н. э.
Американский историк А. Миллер считает, что «море вообще играло в жизни древних майя огромную роль: как в практическом, так и в ритуальном смысле». Море давало индейцам обильную пищу и служило удобной магистралью для перевозки на большие расстояния громоздких и тяжелых товаров. Море было той широкой дорогой, по которой прибывали к майяским берегам из дальних стран диковинные экзотические предметы и сырье, необходимое для повседневной жизни. Морем же, как правило, проникали на Юкатан и различные чужеземные влияния — религиозные, философские, культурные.
Но именно оттуда, из голубых бескрайних просторов, внезапно налетали на цветущие майяские города страшные тропические ураганы, сея вокруг смерть и разрушения. Оттуда же, словно проклятие богов, появлялись вдруг на горизонте легкие ладьи пиратов, периодически совершавших опустошительные набеги на прибрежные селения майя. В числе этих пиратов находились и людоеды-карибы с Малых Антильских островов. «…Пришли иноземцы, пожиратели людей, иноземцы без юбок — их название, страна не была опустошена ими». Так лаконично описывается один из подобных набегов диких карибских племен на побережье Юкатана в 1359 году в древней книге майя «Чилам Балам».
Само местонахождение Карибского моря на крайнем востоке майяского мира навело индейцев на мысль о взаимосвязи его с восходящим солнцем, символизирующим рождение нового дня, новой жизни. В то же время, по древним поверьям, море было связано со смертью, с таинственным и мрачным загробным царством, где душа человека отрывается от своего родного окружения и вынуждена находиться среди каких-то сверхъестественных и страшных чудищ. Таким образом, для всех майя и особенно для обитателей восточного побережья Юкатана, море было важнейшей и определяющей силой в их жизни, силой одновременно и доброй и злой.
Но как могли отважиться на противоборство с коварной морской стихией люди, жившие еще фактически в каменном веке?
Не секрет, что до сих пор в науке преобладает мнение о крайне низком уровне развития мореплавания и кораблестроения у индейцев доколумбовой Америки. Считается, что они не могли на своих утлых лодчонках совершать сколько-нибудь дальние походы в океанские просторы и ограничивались самыми короткими рейсами непосредственно вдоль побережья.
И для такого негативного вывода имелись свои веские причины. Когда над берегами Нового Света рассеялся дым от первых залпов многопушечных испанских кораблей, а солдаты Кортеса и Писарро сокрушили столицы самых могущественных государств индейской Америки — Куско и Теночтитлан, местное мореплавание было уже практически сведено к нулю.
Грозные флотилии боевых лодок ацтеков и майя были рассеяны и потоплены. Торговые связи между индейскими городами прекращены. А те люди, которые обеспечивали эту торговлю всем необходимым и ради которых она, собственно, и велась,— правители, знать и жрецы — либо погибли в кровопролитных сражениях с чужеземцами, либо укрылись в глухих и труднодоступных местах. Мир доколумбовых индейских цивилизаций постигла невиданная по масштабам катастрофа.
Стоит ли удивляться, что считанные годы спустя после завершения конкисты не осталось буквально никаких следов и от высокого мореходного искусства индейцев. И когда изучением традиционной индейской культуры занялись, наконец, профессиональные археологи и этнографы, некогда внушительные торговые ладьи индейских мореходов выродились уже в жалкие лодчонки, избегавшие выходить в открытые морские просторы. Убеждение в крайне примитивном уровне мореплавания у американских аборигенов стало тогда всеобщим.
Туру Хейердалу пришлось с риском для жизни пройти на бальсовом плоту, построенном по древнеперуанской модели, тысячи миль в Тихом океане, чтобы доказать скептикам высокие мореходные качества этого неуклюжего на вид судна.
А что же древние майя? Неужели они действительно были робкими и забитыми земледельцами, накрепко привязанными к своим жалким хижинам и маисовым полям в глубине вечнозеленых джунглей? Отваживались ли они выходить хоть иногда в открытое море? И если да, то на чем именно, на каких лодках или судах?
По иронии судьбы наиболее полные сведения о мореплавании древних майя содержатся в воспоминаниях и хрониках тех самых людей, руками которых оно и было впоследствии уничтожено.
Наиболее детальное описание морской ладьи торговцев майя сделал еще в начале XVI века Христофор Колумб — первооткрыватель Нового Света. 30 июля 1502 года знаменитый адмирал «моря-океана», в четвертый раз отправившийся искать счастья за просторами Атлантики, обнаружил еще один клочок суши. Это был остров Гуанаха, расположенный близ северного побережья Гондураса. Сам того не ведая, великий мореплаватель оказался буквально в двух шагах от тех сказочно богатых «восточных царств», о которых он так долго мечтал во время своих многолетних путешествий. Прямо на север, в нескольких десятках километров от вновь открытого островка, лежала обширная и богатая страна, с многолюдными городами и цветущими селениями — «страна оленя и фазана», как называли ее местные жители — индейцы майя.
Но Колумб повернул на юг и, медленно плывя вдоль центрально-американского побережья, с каждой пройденной лигой (лига — староиспанская мера длины, равная в среднем около 5,6 километра) удалялся от объекта своих мечтаний — богатой «восточной» страны с высокоразвитой культурой. И если бы не одна случайная встреча на перепутье морских дорог, мы так, вероятно, никогда бы и не узнали, что первым европейцем, увидевшим майя, был сам первооткрыватель Америки. Впрочем, предоставим слово летописцу, с протокольной точностью запечатлевшему это событие в анналах истории.
Неподалеку от острова Гуанаха, в Гондурасском заливе, пишет брат знаменитого мореплавателя — Бартоломе Колумб, «мы встретили индейскую лодку, большую, как галера, шириной в 8 шагов, сделанную из одного ствола дерева. Она была нагружена товарами из западных областей… Посредине лодки стоял навес из пальмовых листьев.., который защищал тех, кто находился внутри, от дождя и морских волн. Под этим навесом разместились женщины, дети и весь груз. Люди, находившиеся в лодке, хотя их было 25 человек, не стали защищаться от преследовавших их шлюпок. Поэтому наши захватили ладью без борьбы и привели всех на корабль, где адмирал вознес всевышнему благодарственную молитву за то, что без всякого ущерба и риска для своих он узнает о делах этой земли».
Испанцев поразило все: и размеры индейского судна, и численность его экипажа, и то, что туземцы держались независимо и смело. Но особенное удивление вызывали их одежда и внешний вид: невысокие стройные люди с невозмутимыми лицами, в изящных, с яркими цветными вышивками рубахах, плащах, набедренных повязках и юбках из хлопчатобумажной ткани, были так непохожи на полуголых обитателей вест-индских островов, встречавшихся до сих пор европейцам. В число товаров, обнаруженных в лодке, входили тонкие хлопчатобумажные ткани, медные топоры и колокольчики, бобы какао, кремневые кинжалы, деревянные мечи с лезвиями из острых пластинок обсидиана, маис и т. д. Видимо, эта ладья совершала обычный торговый рейс из приморских городов Табаско или Кампече (на побережье Мексиканского залива) в Гондурас, вокруг всего Юкатанского полуострова. Во всяком случае ее капитан и владелец во время беседы с Колумбом часто показывал на северо-запад и повторял, что пришел из земли «Майям», т. е. что он и члены его экипажа — майя.
Таким образом, это майяское судно, приводимое в движение веслами, должно было вмещать по меньшей мере до 40 человек, поскольку, помимо 25 мужчин, очевидцы упоминают еще какое-то количество женщин и детей, сидевших под навесом из пальмовых листьев.
На первый взгляд долбленая лодка таких огромных размеров кажется почти невероятной. Однако есть и другие испанские источники, подтверждающие это сообщение. Официальный королевский летописец Овьедо-и-Вальдес, говоря об индейцах Вест-Индии (Большие и Малые Антильские острова), отмечает, что они имели долбленые лодки на 40 и даже на 50 человек, «длинные и такие широкие, что между гребцами поперек лодки можно было положить еще целый бочонок». Поскольку слова «гребцы» и «лучники» употребляются здесь как синонимы, видимо, здесь идет речь о военной ладье араваков или карибов, часто совершавших опустошительные набеги и на соседей — жителей островов, и на восточное побережье Центральной Америки. Овьедо подчеркивает, что такие лодки изготовлялись из одного древесного ствола с помощью огня и каменного долота и ходили они как на веслах, так и под парусами.
Конкистадор Берналь Диас дель Кастильо — очевидец и участник завоевания ацтеков и майя — описывает лодки-каноэ индейцев как долбленки, вмещающие до 40—50 человек. 4 марта 1517 года, стоя на борту одной из каравелл эскадры Франсиско Эрнандеса де Кордовы — первооткрывателя Юкатана, Диас увидел впечатляющую картину — огромный каменный город на берегу и флотилию больших лодок, спешащих к кораблям чужеземцев. «И мы увидели,— вспоминает он,— десять крупных лодок, называемых пирогами, набитых жителями этого города, которые спешили к нам и на веслах и на парусах. Эти пироги выглядят наподобие корыта. Они весьма велики и выдалбливаются из одного огромного дерева. Многие из них вмещают до 40 индейцев».
Хуан-Диас, капеллан экспедиции Грихальвы (1518 г.), определил на глаз, что флотилия боевых лодок майя-чонталь, встреченная испанцами у побережья Табаско в устье реки Грихальва, состояла из 100 судов, вмещавших до 3000 воинов. И если он не преувеличивает, то некоторые из этих лодок должны были иметь значительные размеры и экипаж из 30—40 человек.
Есть все основания предполагать, что индейцы Мексики и Центральной Америки использовали в ряде случаев на своих судах и нашивной борт. Такие лодки использовались, например, ацтеками против конкистадоров во время осады Теночтитлана. Их до сих пор строят индейцы майя, живущие вокруг озера Атитлан в горной Гватемале. Видели подобные лодки и первые европейцы у обитателей Ямайки и Пуэрто-Рико. Нашивные борта делались во всех упомянутых случаях либо из плоских дощечек, либо из тростника, обильно промазанных смолой.
До сих пор существует широко распространенное мнение о том, что парус и нашивные борта не были известны в доколумбовой Америке до прихода европейцев. Выше уже приводились примеры, опровергающие это субъективное утверждение. Но список таких доказательств можно и продолжить.