История России


Щенки и псы Войны

Сергей Щербаков.
 

 

ОДНО УТРО ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ (Бутик)

(из цикла "Щенки и псы войны") Посвящается девятнадцатилетним мальчишкам, которым довелось испить горькую чашу чеченской войны Славка стоял у высокого металлического забора, покрашенного коричневым суриком, и поливал его. От прозрачной горячей струи и мокрых кружев на заборе поднимался легкий пар. - Двинули! - хрипло бросил Славка напарнику, закончив нехитрую процедуру, и они молча побрели по узкой горбатой улочке. Под ногами смачно чавкала скользкая грязь, стокилограммовыми комьями налипая на сапогах. Они держались вплотную к заборам, шлепая по нежному свежему снежку, который тонким слоем покрыл все вокруг. В небе стояла белая непроницаемая пелена, солнце еще не пробилось сквозь эту стену сырого тумана. Голые серые ветки деревьев и кованое обрамление заборов стайками оседлали неугомонные воробьи, веселое беcшабашное чириканье которых изредка нарушалось яростным собачьим лаем и глухим рыком "бээмпэшек", двигавшихся по соседним улицам. Пашка, Славкин напарник, невысокий коренастый пацан с бледным лицом и отрешенным взглядом плелся с пулеметом наперевес, с трудом переставляя ноги, облепленные глиной. В конце улицы они присели: Славка у кирпичной стены, уперевшись рваным засаленным коленом в заснеженный валун, а Пашка устроился на противоположной стороне под сухим корявым деревом, выставив вперед ствол своего ПКМа с пристегнутым "коробом". Где-то сзади, через несколько домов от них, группа екатеринбургского СОБРа, шедшая следом, шмонала дворы и хозяев. Обыск и проверку документов, как правило, проводили бойцы СОБРа, а солдаты бригады особого назначения страховали их с улицы. Собровцам опыта не занимать, уловки боевиков для них, что твои семечки. Одного взгляда им достаточно, чтобы вычислить, где может находиться растяжка или схорон. Славка наблюдал однажды, как один из них, Степан, методично простукивая стены в доме, обнаружил тайник с оружием и взрывчаткой. Славка поправил бронежилет, чтобы не тянул своей тяжестью и, сдвинув каску на затылок, задумался о прошлой жизни. Она показалась такой далекой и чужой, как будто проходила где-то на другой планете, да и вообще была не его. Он снял изрядно потрепанную рукавицу, протянул потрескавшиеся красные пальцы, зачерпнул горстку снега и поднес ко рту. Сидеть вот так в постоянном напряжении, ничего не делая, было сплошной мукой. Неистово зудели расчесы на спине и пояснице. Вшей нисколько не смущала ни холодная погода, ни сырой бушлат, ни эта странная война. Славка, зевнув, поежился. Скорее бы домой. Подальше отсюда, из этого ада. Страх и холод уже в печенках. Трехмесячная командировка явно затянулась. Конец января, а замены пока не предвидится, хотя их служба уже закончилась, пора на дембель. Вчера их знакомили с обращением командования, в котором оно просило, вернее, приказывало остаться на боевых позициях до тех пор, пока не будет подготовлена смена. Приносило, конечно, извинения и тому подобное. Там были такие слова: " Вы добросовестно выполнили свой конституционный воинский долг пред Отечеством и российским народом. По закону и справедливости некоторые из вас должны быть уволены в запас. Но сегодня в борьбе с террористами и пособниками наступил переломный момент, когда все силы должны быть направлены на то, чтобы окончательно добить бандитские формирования на территории Чеченской республики, являющейся частью России... ...Командование знает, что в условиях войны наступает чувство физической и моральной усталости от постоянной опасности и трудностей быта. Но сегодня Родина обращается именно к вам, мужественным солдатам России, с просьбой -- остаться в составе своих, воинских частей до плановой замены личного состава. В этот сложный момент Родина надеется на вас , потому что сегодня именно вы можете передать пополнению свой опыт и оказать ему помощь в выполнении служебно-боевых задач..." Славка сплюнул. Вот такие наши пироги. Серега-земляк уже, наверное, дома. Еще в начале месяца отправили его вместе с ранеными в родную часть. Досталось ему, конечно, здорово! Отморозил ноги, застудил легкие, когда были в горах, да и "крыша" у него, похоже, поехала. Да еще новый ротный, сволочь, нос свернул набок. Зато, теперь дома! В тепле! Балдеет! Лучше быть со сломанным носом, чем "грузом двести". "Груз двести". Вчера два "двухсотых" отправили домой, двоих ребят-десантников. Накануне подняли утром по тревоге, выехали в Мескет-Юрт на зачистку. Поступили данные, что там находится кто-то из полевых командиров. Стоял седой туман, видимость паршивая, метров в двадцати уже ничего не видно. Дорога ни к черту, узкая, сплошные крутые подъемы и спуски. "Бэтры" постоянно юзили, гуляли из стороны в сторону по сырой глине. Впереди колонны десантники, "вэвэшники" в середине, замыкал СОБР на "уралах". Не ехали, а ползли как черепахи, сплошные заносы, того и гляди, сыграешь с обрыва. Проехали около часа, когда на фугасе подорвался головной "бэтр", тяжело ранило водителя, были контуженные. Поступила команда: разворачиваться и возвращаться в Ножай-Юрт. На обратном пути все и случилось. Один из "бэтров" потащило по жидкой грязи, и он завалился. Двоих ребят, из тех, что ехали на броне, задавило насмерть. А они даже ни разу на "боевых" не были, только что прибыли с новым пополнением. Славка шмыгнул носом. Кругом ни души, только какой-то дряхлый аксакал в каракулевой папахе проковылял, опираясь на палку, да какая-то баба голосит на соседней улице. Пашка с безразличным лицом по-прежнему неподвижно сидит под деревом, изредка нервно вздрагивая, словно лошадь от укуса овода. Из-под каски торчит рыжим пятном опаленная шапка. Пашка - мировой парень. Вот только после тех месяцев в горах стал каким-то замкнутым, молчаливым. Все ему по фигу. А ведь когда под Кизляром в окопах сидели, какие он песни под гитару пел, какие шуточки отмачивал. А сейчас как не живой, в глазах такая тоска, что даже жутко становится. Движения вялые, как у зомби. Ночью в палатке зароется в мешок с головой и воет во сне одиноким волком, или мать зовет. Да, тогда в августе под Кизляром было неплохо, главное тепло. И ротный был что надо. Капитан Шилов. Гонял, конечно, будь здоров, но мужик был свой в доску. Жаль, что после трех месяцев командировки уехал домой. Когда уезжал, прощаясь, сказал: - Простите меня, ребята, что бросаю вас в этих проклятых горах! Честно сказать, думал командировка у нас будет другой: думал, будем загорать, есть виноград, ловить рыбу. А как вышло, вы сами видите. Сюда я больше не вернусь, приеду в часть и сразу же уволюсь подчистую. Славка обернулся. Через несколько домов от них маячила плотная фигура "деда мороза", собровца Виталия с перебинтованной рукой, которой он десять дней назад зацепил растяжку. Было это на Рождество, после взятия господствующей высоты десантники окружили село. В Зандак на зачистку вошли внутренние войска. В тот день Славка, как обычно, занимал позицию снаружи. Виталий с братом-близнецом Степаном скрылись за воротами. Вдруг во дворе рвануло, аж земля дрогнула. Славка бросился к калитке, навстречу ему вывалился, сгорбившись, Виталий. - Черножопые гады! Бля! Чурки! -- цедил он сквозь зубы, морщась от боли, поддерживая разодранную окровавленную руку. С растопыренных пальцев на снег капала кровь, рисуя на нем алыми кляксами затейливые узоры. Левая сторона лица вместе с бородой тоже была вся в крови. Во дворе слышались длинные пулеметные очереди и звон бьющихся вдребезги стекол: озверевший Степан мстил за брата. Сарай буквально на глазах превращался в решето, отчаянно кудахтали куры, стоял кромешный гвалт. Красный как вареный рак Степан повернулся к дому и дал несколько очередей, во все стороны посыпались труха от саманных стен, щепки и брызги стекол. Виталий подорвался на гранате, которая без чеки покоилась под колесом небольшой двухколесной тележки, находящейся перед курятником. Подойдя к сараю, собровец оттолкнул ее, чтобы проверить помещение. Едва он распахнул рывком дверь, сбоку раздался оглушительный взрыв. Осколками ему здорово посекло руку и ободрало левую щеку. Волею случая тележка, таившая смертоносный сюрприз, спасла ему жизнь, защитив от осколков. В медсанбате он долго не задержался, забинтованный продолжал выезжать на операции, не хотел оставлять брата одного. Славка снова сплюнул. Хотелось курить. Вновь вспомнились теплые степные деньки. Правда, работенки тогда было много, приходилось целыми днями копать окопы и рвы под бронетехнику. Обливались соленым потом под палящим солнцем, мучила жажда, зато было тепло и фруктов завались. Помнится, с Валеркой Шабановым забрались в брошенный сад, набили полные мешки яблок и слив, еле до заставы доволокли. Тогда Шилов такой разгон им устроил, что небо в овчинку показалось. Шабану не повезло еще в самом начале. Словил пулю в живот, когда голышом копали ров под нашу "бээмпешку" на берегу Терека - чеченский снайпер его снял с того берега. Потом ребята буквально живого места от той "зеленки" не оставили. Все в пух и прах разнесли из крупнокалиберных пулеметов. Неожиданно калитка, красивая с коваными узорами, звякнула щеколдой и распахнулась. На улицу стремительно выскочили двое. Один в камуфляже, с густой черной бородой. Другой - высокий молодой парень, в короткой куртке на бараньем меху и, как и первый, в черной вязаной шапочке. У чернобородого в руках поблескивал "калашников" с подствольником, а у молодого из-за спины торчали конусами выстрелы к гранатомету. Увидев бойцов, они остановились как вкопанные, окаменели словно изваяния. Первым пришел в себя "черный", оскалившись, он что-то злобно выкрикнул и дал очередь в сторону Пашки. Грохот выстрелов больно ударил по перепонкам, заставив Славку зажмуриться, он машинально нажал на спуск и почувствовал, как автомат, словно живой, рвется у него из рук. Пули смертоносным веером фонтанчиками зачавкали по грязи, пошли поверх заснеженных крыш. Славка сжался в комок и не отпускал спускового крючка, пока не опустел магазин. "Ааа... Ааа": монотонно мычал он каким-то животным голосом, исходящим откуда-то из утробы. Он ничего не соображал. Его руки мелко дрожали, в висках стучала кровь, судорожно дергалось правое веко. Сильно пахло порохом. Славка увидел наклонившееся к нему обветренное бородатое лицо Степана, который что-то ему кричал и тряс за плечо. Он вяло кивал в ответ. Перед ним все плыло как в пьяном угаре. Облизав пересохшие губы, взглянул в сторону Пашки. Тот, без каски, с широко открытыми полубезумными глазами и кровавым разорванным ухом стоял у дерева, намертво вцепившись в дымящийся пулемет. Слезы и сопли вперемешку текли по его серому лицу. Рядом топтался Виталий и здоровой рукой безуспешно пытался отобрать у Пашки оружие. Чернобородый лежал навзничь на спине, запрокинув обезображенное пулей окровавленное лицо, вперив в светлое небо уцелевший глаз. Молодой же, издавая тихие хрюкающие звуки, согнутыми пальцами, словно когтями, скреб землю, загребая под себя грязь и снег. Его туловище напоминало страшное кровавое месиво из внутренностей и клочьев одежды. Виталий, обняв Пашку за плечи, отвел его к забору, помог снять "броник" и расстегнуть бушлат. - Ну, че глазеете, бля! Говна не видели, бля! С кем не бывает! Котелок у парня пробило! - свирепо вращая глазами, Виталий набросился на подошедших к ним собровцев. - Лучше тряпку какую-нибудь найдите или бумагу! Группа бойцов окружила убитых. - Готов! А этому, скоро хана! Вишь, пузыри пускает! - послышался простуженный голос Степана, который склонился над боевиками и обыскивал их. - Все кишки наизнанку вывернуло! - Отбегался по горам, абрек! - Кровищи-то! - Да, разнесло будь здоров, Паша постарался. - Молодой, красивый, - закуривая, сержант Кныш кивнул в сторону молодого чеченца. - Твою мать! Вот такие красавцы нашим ребятам головы отрезают и глаза выкалывают! Забыл, как эти суки блокпост в соседней бригаде вырезали? Может, напомнить тебе? Забыл изуродованных пацанов? Забыл Бутика? - обрушился на него разъяренный капитан Дудаков, сверкая воспаленными глазами. - Дай сюда! -- он зло вырвал из рук Степана трофейный "стечкин", на котором было выгравировано имя "Рамазан", резким рывком передернул затвор и выстрелил в упор в дергавшегося боевика. Всем вспомнился Бутик, Санька Бутаков - прапорщик из их 3-й мотострелковой роты, совсем молодой, с нежным румянцем на щеках. В октябре Бутик попал в плен. Через месяц его нашли морские пехотинцы в какой-то канаве с перерезанным горлом и отрубленными кистями рук. Если бы не "смертник" на шнурке (жетон с личным номером), почему-то не снятый "чехами", так и канул бы Санька в безвестность в далекой чужой стороне. Славка с трудом поднялся, расправляя затекшие ноги, и прислонился к стене. Лихорадило. Почувствовал, как его бросило в жар, точно такое же было с ним в сентябре под Кизляром. Они несколько суток не спали, ждали атаки со стороны "чехов", которых скопилось около двух тысяч в этом направлении. Все буквально валились с ног от усталости, засыпали прямо стоя. Щуплый Шилов носился по окопу и неистово орал, расталкивая их и дубася по каскам: "Не спать! Не спать, уроды!!!" Тогда во время ночной перестрелки у Славки кончились патроны, и он сидел в кромешной темноте в своей ячейке под трескотню трассеров, завывание и уханье мин, визг осколков. Сидел, сжавшись, как сурок, и чувствовал, как огромная горячая волна накатывается и захлестывает его. Выглянуло солнце, снег стал подтаивать и обнажать землю, высокие железные заборы украсились бахромой темных потеков. Воробьи пуще прежнего развеселились, устроив на дереве настоящую вакханалию, заглушая неугомонным звонким щебетом урчание "бээмпешек". Сергей Щербаков октябрь, 2000

КОМАНДИРОВОЧКА

( из цикла "Щенки и псы войны" ) Посвящается военнослужащим N-ской бригады оперативного назначения Заухали разрывы гранат, ночная степь украсилась яркими вспышками. Злющий Шилов влетел в блиндаж, при виде ротного солдаты вскочили, вытянулись. - Какая сволочь палит? - Капитан Серегин, товарищ капитан! - Откуда у него "воги"? - Пьяный он, товарищ капитан! Угрожал пистолетом! Вон даже потолок продырявил. Забрал пояса с "вогами". Сказал, что пойдет войну заказывать, - пытался оправдываться сержант Сигаев. - Я ему сейчас такую войну закажу, что яйца посинеют! Олухи, втроем с одним пьяным мужиком не могли сладить! - Товарищ капитан... Но Шилов уже выскочил наружу и скрылся в темноте, где продолжали с одинаковой периодичностью громыхать взрывы. Через некоторое время они смолкли. Спустя десять минут полог откинулся и в блиндаж с сильно распухшей кровоточащей губой, покачиваясь, ввалился притихший капитан Серегин, инструктор по вождению БМП. Протягивая сержанту патронташ с "вогами" и автомат, он сердито буркнул: - Держите фузею, козлы! Заложили командиру! Проверив посты, Шилов вернулся в караульное помещение, которое располагалось в небольшом домике разграбленной бывшей бензозаправки. В прокалившейся за день караулке была ужасная духотища, пахло потом, табачищем и давно нестиранными портянками. В дальнем углу на нарах спала, беспокойно ворочаясь во сне, так называемая, "группа быстрого реагирования" из пяти солдат. - Да, выдалась командировочка! Не позавидуешь. В прошлые здесь было потише. Постреливали, конечно, но такой пальбы не было. Пацанов жалко, гибнут ведь, почем зря. Боевая подготовка ни к черту. Некоторые из автомата-то стреляли всего несколько раз на стрельбище. А есть такие, что в глаза его не видели, всю службу в РМТО просидели или дачи полковничьи благоустраивали. Наверху еще, какая-то непонятная мышиная возня! Чем они там думают? Похоже, задницей! Политики хреновы! В игры все не наиграются! То расширяют, то сокращают войска! Не поймешь их! Гоняют солдат из части в часть, по заколдованному кругу. Недавно из Пензы привезли очередную команду "лишних" солдат, потом из Оренбурга. А наше дело простое - готовить "пушечное мясо" для "горячих точек". Погоняем их до седьмого пота неделю, другую! И сюда! Под пули! - Сволочная Чечня! Еще от той войны никак не отойдем. До сих пор снится тот кровавый кошмар. Ленку жалко, пугаю ее дикими криками, все воюю во сне. Обстановка довольно сложная: на их направлении наблюдалось большое скопление боевиков. Около двух тысяч. Разведка засекла в ближайшей станице несколько "камазов" с вооруженными людьми. Готовился прорыв на Кизляр. Спешно стали окапываться, укреплять линию обороны, вчера для усиления подогнали легкие танки. Почти каждую ночь обстрелы с чеченской стороны. Какая-то сволочь постоянно в наглую долбит позиции из автоматического гранатомета, со стороны Сары-Су иногда бьет миномет. Пацаны бздят, боятся лишний раз голову высунуть из окопа. Первые дни для них были самыми тяжелыми, самыми кошмарными. Даже обделались некоторые. Я их прекрасно понимаю. Самому довелось побывать в их шкуре, тогда в 96-ом, под Грозным. При минометных разрывах такой испытываешь животный страх, что ничего уже не соображаешь, что с тобой творится! И кто ты такой на этом свете! А они, еще мальчишки! Чего они, сопляки, в жизни видели? Хорошо, хоть днем все спокойно, степь прекрасно просматривается. Ночью бывает срабатывают сигнальные мины, может чеченцы ползают, а может суслики или черепахи задевают. Вчера подстрелили солдата, который ходил в дагестанское село менять тушенку и возвращаясь, зацепил сигнальную мину. Повезло шкету, счастливо отделался. Чудом остался жив. Ногу прострелили, когда дали очередь в сторону вспышки. Случается, какой-нибудь абрек пробирается в темноте между двумя заставами и открывает огонь. А мы как идиоты долбим всю ночь друг друга. На прошлой неделе ездили с начальником штаба к соседнюю бригаду. Ваххабиты блокпост у них ночью вырезали. Некоторых постреляли, троим головы отрезали, сволочи, а пятерых в плен увели. Зрелище, скажу, жуткое. Нелюди! Как сейчас, перед глазами стоят истерзанные тела пацанов...Настоящее зверье! Похоже, арабы-наемники. Они с нашими особенно не церемонятся. У нас, слава богу, потерь пока нет. Только несколько раненых. - Николай, ты откуда? Как ошпаренный! - Из штаба! Ребят из спецназа положили в Новолакском районе! - Как положили? Когда? - Вчера! Свои положили! Свои! Армавирский спецназ брал высоту, выбил оттуда черножопых духов. А тут штурмовики и вертолетчики налетели, то ли спутали, то ли координаты были неверные, ну и проутюжили своих из "нурсов" и пушек в несколько заходов. Тридцать четыре человека угробили, дебилы! На сигнальные ракеты не реагировали. - Да, что они, ослепли, скоты! Под Карамахи тоже своих раздолбали. Летуны хреновы! Кому-то звезд захотелось! Суворовых развелось как собак нерезаных! Привыкли игрушечные танки по песочнице в штабах двигать да животами и лампасами трясти! - Кругом сплошной бардак! Ты, чего не спишь, ведь всю ночь на ногах? - Да, вот письмецо Ленке решил черкнуть, беспокоится все же. - От меня привет, сестричке. Я, пожалуй, сосну немного, в ночь опять заступать. Счастливый ты, Мишка. Ленка - красавица, детишки. - Не знаю, чего вы все ищете, ваше благородие, капитан Терентьев? Уж давно бы бабу завел! Пора, ведь не мальчик уже! - Пока не встретил. Видно не судьба! Запечатав конверт, Шилов взглянул на спящего под бушлатом Николая. - Да, непонятно, чего бабам надо! Такой красавец! Да будь я на их месте, я такого парня ни за, чтобы не пропустил. Было около двух часов дня, когда Николай проснулся. Побрился. Выглянул наружу. Шилов, прохаживаясь перед взводом, материл солдат. - Придурки! Вам что, жить надоело? Хотите, чтобы какой-нибудь Мамед-Ахмед вам кишки выпустил? Хотите своим родителям цинковый подарочек приготовить? Сукины коты! Вам, тупорылым, русским языком было сказано! Рас-по-ло-жение части не покидать! -- отчитывал невыспавшийся раздраженный Шилов перед строем двух рядовых, которые самовольно покинули заставу и отправились за яблоками в ближайший брошенный сад. Люди, предчувствуя надвигающуюся беду, спешно покинули эти места, побросав свои дома и скарб. Безхозные сады и бахчи стали регулярно подвергаться набегам со стороны военнослужащих бригады. - Да, кстати, если еще раз узнаю, что кто-то ловит и трескает змей, сам самолично спущу шкуру с любителя китайской кухни и зажарю. Как говорил один из героев Ярослава Гашека: "Вы знаете меня с хорошей стороны, теперь узнаете с плохой!" - Михаил, да брось ты! Пацаны ведь! -- пытался вступиться за солдат капитан Терентьев, присаживаясь на ящики из-под снарядов. - Коля, дай им волю, так они на шею сядут. Знаешь, когда от солдата меньше всего хлопот? Когда он спит! Широков! Вооружи этих двух хорьков лопатами, пусть немного разомнутся, надо расширить проходы и углубить окоп у четвертого блиндажа. Было жарко. Нещадно палило солнце, отыгрываясь за прошлую неделю когда моросили нудные нескончаемые дожди и стояла непролазная грязь. - За всю жизнь столько земли не перекидал! Сколько здесь! -- почесывая красную, сгоревшую на солнце спину, бросил долговязый Дудаков. -- Одних только БМП целых 3 штуки закопал и "бэтр" впридачу. - Была бы почва нормальная, а то сплошные камни, - ворчал в ответ напарник, оперевшись на лопату и отмахиваясь от надоевших мух. - Слышал? Ночью Карась откепал замполита. - Да, ну! Опупел, блин, что ли? Или обкурился? - Ты же знаешь, майор любит приколоться. Так вот, ночью подкрался к часовому. Смотрит Карась носом клюет, ну думает, сейчас магазин отстегну, а потом утром клизьму поставлю, чтобы на посту не дрыхнул. Карась-то спросонья и перепугу автомат бросил, думал "чехи" напали, давай орать благим матом да мутузить того. Еле оттащили. Юрец до сих пор не очухается, трясется весь, бедолага. - Гляди, Шило идет! Все-таки, крутой мужик, наш ротный! Говорят, он в чеченскую кампанию командиром разведроты был. - Не спится ему! Ни днем, ни ночью, от него покоя нет. Вчера заставил меня с Джоном Ведриным до посинения таскать коробки с лентами для КПВТ, несколько "бэтров" снарядили подзавязку. Совсем задолбал! Другое дело, Терентий! - Что, ребята тяжело? Гонору-то у вас много, видно дома откормили на сосисках и сметане! Закуривайте! -- присев на бруствер, Шилов протянул пачку сигарет уставшим Дудакову и Шабанову. Обнаженные по пояс, рядовые, воткнув в грунт лопаты, закурили и примостились рядом. Припекало. Громко стрекотали неугомонные кузнечики. Черенки лопат сразу же облепили стрекозы, которых осенью здесь великое множество. Над выжженной солнцем степью плыл, переливался волнами словно отражаясь в воде, горячий воздух. Иногда со стороны моста через Терек слышалось недовольное ворчание бронетехники. Говорить не хотелось, курили молча. Смахнув рукавом со лба капельки пота, Шилов достал из нагрудного кармана потертый почтовый конверт. " ... Любимый, мы тебя так ждем! Милый наш, любимый и дорогой папочка! Не знаю, дойдет ли эта весточка до тебя. Как вы там? Я с ума схожу, думая о тебе. Ну почему, ты не пишешь? Миша, милый, мы очень скучаем, Сережка каждый день спрашивает о тебе, а второе наше сокровище - если бы ты ее видел, тоже скучает по тебе. Любимый, мы вас так ждем! Когда ты вернешься, когда там все закончится? Не представляю, как вы там с Колей... Миша, миленький, приезжайте поскорее, берегите себя. Молимся за вас... " Вечерело. Багряный диск солнца неподвижно завис над горизонтом. Издалека доносилось протяжное пение муэдзина, зовущего мусульман к молитве. Николай в бинокль наблюдал, как "Якубович", лейтенант Якубов, с саперами в степи проверял подходы к заставе и устанавливал сигнальные мины. Во время намаза никто с чеченской стороны не стрелял, и поэтому можно было спокойно вести разведку и установку "сигналок". Постепенно на заставу опустилась ночь. Темное небесное покрывало обильно усыпали осенние звезды. Зазвенели назойливые комары. От прокалившейся за день земли исходил горьковатый запах полыни. Бойцы, облачившись в бронежилеты, разбрелись по своим ячейкам. - Не спать! Уроды! -- расталкивал Шилов, проходя по окопу, задремавших солдат и щелкая их по каскам. - "Чехи" будить не будут! Вдруг над головами противно завыло, все как один повалились на дно траншеи, закрывая уши ладонями, открыв рты. Мина взорвалась с оглушающим грохотом, шлепнувшись в небольшое болотце, поросшее камышом, в метрах семидесяти от окопов, подняв сноп ошметков и грязных брызг. Земля вздрогнула словно живая. С бруствера в окоп потекли тонкие ручейки песка. В ночи затарахтели автоматные очереди, вычерчивая трассерами во мраке светящиеся точки, тире. На далекие вспыхивающие огоньки стали отвечать редким огнем. Выпустили несколько осветительных ракет. - Котелки не высовывать! Не курить, если жизнь дорога! В темноте по траншее, спотыкаясь на каждом шагу, с трудом пробирался поддатый старший прапорщик Иваненко, с автоматом за спиной и изрядно потрепанным баяном в руках, он лихо наяривал что-то разухабистое, народное. К его причудам все давно уже привыкли в части. Списывали то ли на контузию, полученную им в Карабахе, то ли на ранение в голову в ту самую новогоднюю ночь 95-го в Грозном. В паузах между выстрелами и короткими очередями из окопа доносилось веселое: - Где же вы, девчонки? Короткие юбчонки... Потом на него что-то нашло и он, отставив баян в сторону, вскарабкался на осыпающийся бруствер. И стоя во весь рост, начал строчить из автомата, к которому был пристегнут рожок от пулемета РПК. Шилов, матерясь на чем свет стоит, безуспешно пытался за ноги стащить новоявленного "рэмбо" в окоп. Вдруг над головами прогрохотала пулеметная очередь, это заговорил с боевиками КПВТ одного из бэтээров. На его голос короткой очередью откликнулся КПВТ с правого фланга, потом со стороны артдивизиона оглушительно бабахнул миномет. И началось... 28-го сентября перешли в наступление. Накануне весь день штурмовики и "вертушки" бомбили противника. В полдень бойцы бригады вошли в станицу. После ракетно-бомбового удара она представляла довольно печальное зрелище. Кругом разрушенные тлеющие дома, побитый скот, изуродованные деревья, с десяток дотла сгоревших басаевских "камазов". На въезде - покореженный бежевый москвич-"пирожок", дверцы нараспашку, внутри приваренный станок автоматического гранатомета. Видно того самого, из которого ночью по их позициям из ночной степи велся безнаказанный огонь. Неподалеку бухали артиллерийские залпы, стучали пулеметные очереди. Сергей Щербаков ноябрь, 2000

ЧЕРНАЯ КОЗА

( из цикла "Щенки и псы войны" ) Ноябрь. Последние дни командировки. Военная колонна змейкой медленно ползла по вьющейся дороге. Необходимо было успеть до темноты добраться до Хасавюрта. В воздухе искрилась дождевой пылью и играла радугой легкая изморось. Встречный сырой ветер продирал до костей. Миновали несколько блокпостов, оборудованных как маленькие игрушечные крепости. Окопы, дзоты, мешки с песком, бетонные блоки, зарывшиеся по макушку БТРы. Вырубленные подчистую деревья вокруг, чтобы не могли укрыться в "зеленке" снайперы. Все подходы каждую ночь тщательно минируются, ставят растяжки. Утром саперы их снимают, чтобы своих не отправить к праотцам. А там, где поработал "Град", лишь обгорелые обрубки стволов и выжженная перепаханная земля. На обочинах дороги кое-где попадались остовы искореженной сожженной бронетехники, некоторые нашли здесь последний приют еще с прошлой чеченской кампании. Неожиданно с пригорка шквал огня из гранатометов и пулеметов полоснул по колонне, головной и замыкающий БТРы вспыхнули как факелы. Из замаскированных укрытий пристрелянные пулеметы кинжальным огнем сеяли панику и смерть. Колонна развалилась прямо на глазах. Грохот гранат, отчаянные крики, нечеловеческие вопли раненых, автоматная трескотня, взрывы боекомплектов все слилось в сплошной кромешный ад. Шилов примчался, как только узнал о трагедии, разыгравшейся под Аллероем. - Миша, Лене не говори...- с трудом шептали потрескавшиеся бледные губы. - Коля, все будет хорошо, - успокаивал Шилов друга, держа его черные от пороховой гари пальцы в своих ладонях и вглядываясь в серые неподвижные глаза. Николая унесли в операционную, капитан, расстегнув отсыревший бушлат, подошел к окну в конце коридора, где курила группа раненых. До погруженного в горькие думы Шилова долетали обрывки разговора. - Под станицей Степной во время разведки боевики накрыли его группу минометным огнем... - Ну, думаю, кранты! Не знаю, каким чудом, тогда вырвались из той передряги. Надо было каким-то образом вернуть тела погибших. Обратились к местным старейшинам. На переговоры выезжал сам "батя", полковник Лавров. Сошлись на том, что погибших ребят обменяют на четырех убитых чеченцев. - Из ушей течет кровь, бля! Ничего не соображаю... - Во время зачистки в подвале одного из домов наткнулись на солдатские останки. Вонища страшная, тела разложившиеся. Человек восемь. Жетонов, документов нет. Судя по всему, контрактники... - Да, ребята, контрактники гибнут пачками, их бросают в самые опасные места. В самое пекло. Командование за них никакой ответственности не несет. Ему плевать на них. Оно отвечает только за солдат-"срочников". Контрактников даже в списки боевых потерь не включают. Послушать Манилова, так получается, что у нас... - Наверняка, числятся пропавшими без вести, - говорил раненый с забинтованной грудью. - Потери в частях федералов жуткие, - донеслось до Шилова. В ожидании мрачный Шилов, прохаживаясь по коридору, сжимал до хруста кулаки. Госпиталь был буквально набит ранеными. Было довольно много солдат, получивших осколочные ранения от своей же артиллерии и авиации. - Да, что же это, творится? Полководцы Жуковы, твою мать! Когда же этому бардаку будет конец? - Как капитан?- метнулся он к молодому хирургу в забрызганном кровью клеенчатом фартуке, наконец-то появившемуся из операционной. - Безнадежен. До утра, боюсь, не протянет! - глубоко затягиваясь сигаретой, устало ответил тот. Михаил вышел на крыльцо, пытался зажечь спичку. Сразу не получилось. Сломалась. Следущая тоже. Наконец прикурил. Начало смеркаться. На соседней улице с облезлой мечети заголосил мулла. На душе было погано, как никогда. Хотелось вдрызг нажраться вонючего спирта, взять в руки автомат и все крушить, крушить, крушить вокруг. Стрелять эту мразь! Рвать зубами погань! Сколько можно терпеть это дерьмо! Ему вспомнилась последняя зачистка, которую проводили вместе с СОБром в Курчали. Во дворе одного из шикарных домов, благодаря овчарке Гоби, обнаружили сырой глубокий зиндан. А в нем четверых заложников. Троих военных и парнишку-дагестанца. Все изможденные, оборванные, избитые. Худые заросшие лица. Животный испуганный взгляд. Больно смотреть. Особенно на "старлея". У того были отстреляны фаланги указательных пальцев на руках. Седой весь. Передние зубы выбиты. Вместо левого глаза сплошной кровоподтек! Когда нас увидел, затрясся как осиновый лист, заплакал навзрыд. Говорить не мог. Рыдая, заикался, захлебываясь. Дрожал всем телом как загнанный зверь. Вцепился намертво собровцу Назарову в "разгрузку" изуродованными руками и боялся отпустить. Повезло хозяевам-гнидам, что смылись! А то бы мы, такую зачистку бы этим ублюдкам устроили! За яйца бы подвесили, гадов! И подсоединили бы полевой телефон, нашу маленькую шарманочку! Вот это была бы пляска, похлеще твоей ламбады! Сраная Чечня! Тут каждая двенадцатилетняя сопля в любую минуту может жахнуть из "мухи" тебе в спину. Оружия у "черных скотов", хоть жопой ешь. Почти в каждом доме арсенал имеется. Ни какие-нибудь, тебе, кремневые ружьишки ермоловских времен, а новейших систем гранатометы, минометы, снайперские винтовки с забугорной оптикой, тротиловые шашки и прочая дрянь. После зачисток, можно сказать, трофеи вагонами вывозим. В глазах у всех неприкрытая лютая ненависть, вслед плевки и сплошные проклятия. Проезжаешь мимо кладбища, а там над могилами неотомщенных боевиков лес копий торчит с зеленными тряпками. Значит, будут мстить, будут резать, безжалостно кромсать нашего брата. Значит, какой-нибудь пацан из русской глубинки, как пить, здесь найдет себе погибель. Сколько еще наших ребят сложат свои головы в долбаной Ичкерии! Шилов в сердцах со всего размаху двинул по железным перилам кулаком, они жалобно задребезжали, заходили ходуном. - Обидно! Конец командировки! И на тебе! Подарочек! Падлы черножопые! Если бы не "вертушки" и не уральский СОБР из Ножай-Юрта, подоспевшие на выручку, полегла бы вся колонна. Вот, и нас не миновала беда. Постигла незавидная участь "калачевской" и "софринской" бригад. Угодили, таки, в засаду басаевских головорезов. Не обошла смертушка стороной пацанов-дембелей. Не пожалела. Лучше бы они на заставе в горах продолжали замерзать сверх срока, так нет же, дождались на свою головушку плановой замены. Выкосила мерзкая старуха почти всех безжалостной косой по дороге домой. - Эх, Николай! Коля! Что я теперь, Ленке скажу? Как я в ее серые глаза посмотрю? -- Шилов шмыгнув носом, снова со всего маха двинул кулаком по перилам. Дверь распахнулась настежь, двое санитаров выносили покрытые рваной окровавленной простыней носилки. Капитан посторонился, пропуская их. С носилок свешивалась закопченная рука убитого с ободранными в кровь пальцами. На указательном тускло поблескивала серебряная печатка с изображением боксерской перчатки. Шилов сразу узнал это хорошо знакомое ему кольцо, за ношение которого он неоднократно гонял сержанта Широкова в наряды. Лена, прижав к себе своих маленьких чад, как и все заворожено смотрела на вокзальные часы. Люда в зале было много, ждали поезда с Астрахани. Встречающие были в радостном возбуждении, многие с детьми и цветами. Как бы в стороне от всех стояла, худенькая как тростинка, Таня Бутакова, ее бледное с темными кругами под глазами лицо резко выделялось из массы людей. Ее муж, Саша Бутаков, прапорщик, в октябре пропал без вести, до сих пор о нем нет никаких известий. Все офицерские жены очень ей сочувствуют. Она осталась совсем одна со своей малюткой. Стрелка дрогнула и сдвинулась еще на одно деление. Как медленно движется время. Сейчас она их увидит. Своих таких родных и любимых. Мишу и Колю. - Вот уже больше двух месяцев мы ничего не знаем о нем, не было ни одного письма. Родители сходят с ума, слезы каждый день... - услышала она за спиной всхлипывающий женский голос. Вот диктор объявила о прибытии поезда и шумная пестрая толпа повалила на перрон. Наконец-то из-за поворота показался в клубах пара зеленый с красной полосой локомотив. - Миша! Миша! Мы здесь! -- крикнула она, издалека увидев осунувшееся усатое лицо своего мужа. Он с трудом пробился сквозь гудящую толпу и обнял своими сильными руками жену и детей. Веки у него дрожали, губы старались улыбнуться. Трехлетняя девчушка испуганно отвернулась и прижалась к матери, она не узнала в этом страшном небритом дядьке своего отца. Потом, осмелев, стала иcподлобья поглядывать на него, как он, улыбаясь, что-то говорил маме и Сереже. - Миша, а Коля где?- спросила счастливая Лена, окидывая возбужденную пеструю толпу в надежде встретиться взглядом с родными серыми глазами брата. - Лена, Коля погиб, - еле выдавил из себя Шилов, пряча от нее глаза, из которых вдруг брызнули слезы. Сразу вспомнился тот странный день, недельной давности. Неделю назад. Натальюшка спала. Сережка был в садике. Постирав белье, она накинула мужнин бушлат и с тазом выскочила во двор. Было довольно свежо. Начало декабря выдалось бесснежным и морозным. Голые ветки деревьев и кустов были покрыты пушистым инеем, поблескивающим тысячами огоньков на солнце. Вокруг вертелись, порхали и щебетали юркие неугомонные синицы. Внезапно она почувствовала, как что-то в груди оборвалось, сердце как бы придавило огромным тяжелым камнем. Она обернулась и оцепенела от неожиданности: у крыльца стояла черная коза и пристально молча смотрела на нее своими желтыми глазами. Во взгляде было, что-то гнетущее, нехорошее. Лена не предполагала, что у коз такие странные зрачки. От этого жуткого неподвижного взгляда ей стало не по себе, ее всю пронизала холодом накатившая ледяная волна. Перед глазами мелькнула сожженная, изувеченная бронетехника, в ушах стоял звон, уши как бы заложило, послышался откуда-то издалека лязг гусениц и чей-то нечеловеческий крик. По телу пробежала мелкая нервная дрожь. Лена выронила прищепку. Нагнулась за ней. Когда выпрямилась, козы уже не было. Она исчезла. Лена подбежала к калитке, выглянула на улицу. Длинная улица была пуста. Было что-то неестественное, загадочное, дьявольское в этом визите. Да, и коз ни кто не держал в военном городке, а ближайшая деревня не близко. Она вернулась в дом; в детской навзрыд громко плакала Натальюшка, видно ей что-то приснилось. Лена закрутилась по дому, то уборка, то дети, и мысли о незваной гостье отпали сами собой. Забылись. И вот сейчас, в эту минуту, когда на нее обрушилась страшная весть о гибели Коли, она вспомнила ту козу. Черную козу. - Уроды! Патроны кончились! Огонь слева! -- закричал во сне Шилов, рванувшись и выгнувшись всем телом. Он резко сел в постели, тупо уставившись в стену, ничего не понимая. На лбу проступили капельки пота. - Мишенька, родной, милый, дружочек мой, мальчик мой...- успокаивала заплаканная Лена, осыпая горячими поцелуями: его лицо, глаза, шею, плечи... Крепко прижав его голову к своей груди и нежно поглаживая его поседевшие волосы, смотрела, как на потолке ярким пятном отражается свет от уличного фонаря, и танцуют медленное танго длинные тени от качающихся за окном заснеженных веток. Ночью она на цыпочках прошла в детскую, присела у кроватки Натальюшки и тихо заплакала. Сергей Щербаков ноябрь, 2000

РОМКИНЫ НОЧИ

( из цикла " Щенки и псы войны" ) Ромка достал из кармана пачку сигарет, нервно защелкал зажигалкой, пытаясь закурить. Дрожащие пьяные пальцы не слушались. Вокруг все плыло как в тумане. Лестничная площадка, исцарапанные надписями стены, щербатые ступеньки, давно немытое окно. Наконец глубоко затянувшись, задымил, прищурив глаза от едкого дыма. -А! А! Суки! - громко вырвалось у него. Опустив голову, закрыл устало глаза, хотелось забыться, отключившись, ни о чем не думать. Сказывалась очередная пьянка и бессонная ночь, проведенная на ногах. Прошло два месяца, как он вернулся оттуда! Оттуда! Куда все попадают одинаково, а возвращаются по-разному. Наступление ночных сумерек на Романа действовало как красная тряпка на быка. Он беспокойно бродил по квартире, не находя себе места, словно кошка, собирающаяся окотиться. Каждые полчаса выходил в подъезд на площадку покурить. Присаживался у теплой батареи с банкой из-под кофе для окурков и подолгу дымил, уставившись отсутствующим взглядом в стену. Какая-то давящая тревога неотступно преследовала его. Потом он возвращался в квартиру; пытался на кухне читать детектив, или тихо включив магнитофон, чтобы не тревожить родителей, слушал кассеты с песнями Виктора Цоя или группы "Мумий Тролль". Потом, вновь неожиданно срывался, набрасывал куртку и выходил на опустевшие улицы ночного города. Бродил, оставаясь один на один со своими мыслями. - По ночам орешь во сне, скрипишь зубами, вскакиваешь весь в холодном поту, мерещится всякая дрянь. Выстрелы, разрывы гранат, трупы, горящие бээмпэшки, окровавленные бушлаты. Есть у Франсиско Гойи картина "Сон разума рождает чудовищ", вот что-то подобное творится со мной. Мысли и проклятые воспоминания о войне настойчиво преследуют как свора свирепых гончих псов, как стая мерзких чудовищ. Пытаешься бежать, скрыться, спрятаться, но безуспешно. Настигают и безжалостно рвут на куски. В пору завыть волком. Первые три дня пролетели быстро. Разговоры, объятия, встречи с родственниками, друзьями. А потом такая навалилась тоска! Такая безысходность. Вдруг, так захотелось обратно, что мочи нет. Там была настоящая жизнь. Ты был нужен, на тебя полагались, от тебя многое зависело. Здесь же, совершенно другой мир. Чужой мир. Развлечения, пьяные тусовки, дискотеки, глупый треп, праздное безделье. Будто другая планета. Все в другом измерении. А там, в это время такие же пацаны жизни кладут, каждый день по лезвию ножа ходят. Некоторые из старых приятелей с жиру тут бесятся, пока был в армии, умудрились сесть на иглу, дурачье! Все разговоры только о том, сколько "бабок" привез, сколько чеченов замочил. От армии одних родители отмазали, другие косят напропалую. Все со справками: кто язвенник, у кого веса не хватает, кто дуется под себя, кто баптист, кто педик, твою мать! Боятся армии как черт ладана. Скорее, не оттого, что два года коту под хвост, а из-за дедовщины. Он, Ромка, эту дедовщину видел во всей красе, вдоволь испытал на своей шкуре. Одни "дужки" чего стоят. Это когда "деды" загоняют молодых на койки и заставляют их держаться руками за передние спинки кроватей, а ногами упираться в задние. И так висеть в воздухе. Если устанешь и попытаешься ногу опустить, получишь по полной программе, надраенной до блеска пряжкой, по заднице или ногам. Вот так и висишь, пока, дебилы не угомонятся. В Чечне тоже без дедовщины не обходилось, хотя все, кому не лень, это опровергают. Мол, было боевое братство и все такое. Всякое там было. То, без пайка останешься, деды-уроды сожрут, или еще, что-нибудь похуже отмочат. Но там, все-таки побаивались перегнуть палку, потому что можешь в любой момент сорваться да и вмазать из "калашника", по мозгам. Вчера на автобусной остановке встретился Димка, однополчанин, вместе грязь чеченскую месили и вшей кормили в блиндажах. Тоже как неприкаянный. Также по ночам мучается, не спит. Трясет его всего, когда темень наступает. Ни где пока не работает. С милицией, куда он хотел устроиться на работу, облом! По пьянке угодил в кутузку. Теперь на учете: в компьютер занесли, в базу данных. Меченный на всю жизнь. В силовые структуры, о которых он так мечтал, дорога наглухо теперь закрыта! А началось с чего? Ночь не спал, утром выпил, чтобы отпустила чертова война, в результате дома конфликт с предками. Психанул, взял сдуру и выбросил с третьего этажа телевизор, что купил на свои "гробовые". Холодильник тоже хотел спустить следом, да поднять было не под силу. Ну, естественно, приехали "менты" и мигом успокоили. Надели наручники и увезли готовенького в свой "зверинец". Родители стали упрашивать в дежурке "ментуру", чтобы дела не заводили на Димку. Да, не тут-то было. Составили протокол и свободен. Назад дороги нет. Посоветовали, чтобы сын прошел курс реабилитации. - Да, все они со сдвигом. Что афганцы, что эти! -- заявил им капитан милиции. - Пьют по-черному. Сплошные с ними проблемы. Ни кому они не нужны. Только родителям. Поймите, никто заниматься вашими детьми не будет. Ни военкомат, ни городская администрация, ни кто. Сами ходите, просите, требуйте, лечите. Вот, Диман, теперь и бродит, как в воду опущенный. В армию на контракт не берут: биография подмочена. Специальности никакой, делать ничего не умеет. Только стрелять из всех видов оружия, охранять да растяжки ставить. Нервы ни к черту. Стал злым, агрессивным. Заводится с полуоборота, взрывается как полкило тротила, без всякого детонатора! Куда идти? Учиться? Что знал-то, все забыл. Армия все извилины выпрямила, а что не смогла - выбила. Одно остается, на рынок, грузчиком к барыгам податься или к бандитам, трясти, кого укажут. Хреновая ситуация, одним словом! Зашли с ним в бар, выпили, начал плакаться в жилетку: - Где же справедливость, Ромк? Что за бл....ство! Один раз случайно залетел по глупости, и теперь вся жизнь к черту? Сказал бы я ему про справедливость, да лучше промолчу... Помню, когда через два месяца под Новый год спустились с гор в ПВД, видок у нас был довольно жалкий как у бомжей. Все грязные, обмороженные, голодные, обмундирование превратилось в сплошные лохмотья. Не батальон оперативного назначения, а толпа вооруженных оборванцев. В горах прозябали в палатках и блиндажах, дров и воды не было. Первое время привозили, а потом совсем про нас забыли. Все деревья и заборы в округе порубили, воду наверх таскали в заплечных бачках с ручья, который находился под горой. Парня там из разведроты потеряли: в плен попал, когда за водой ходил. Здесь было спокойно, за исключением двух-трех попыток боевиков прорваться через наше кольцо. Бандиты обосновались в Зандаке, небольшом селе в километрах четырех от нас на противоположном склоне горы. Видно его было как на ладони. Разведчики говорили о большом скоплении противника. Федералы не смогли взять Зандак во время проведения антитеррористической операции и просто обошли его стороной, заблокировав батальоном ВДВ и двумя нашими БОНами. Спускаемся с гор, значит, а тут почти все, кто в штабе при баньке оставался, с крестами за отличие ходят. Оказывается, приезжала какая-то "шишка" от Рушайло с поздравлениями и подарками. Ну и навешала крестов тем, кто под руку подвернулся. А про тех: кто пропахал полЧечни, кто в окопах под обстрелами загибался, кто, замерзая в горах, блокировал в Зандаке наемников Хаттаба, просто забыли. Обидно. Ну, да ладно, бог им судья. - Дурак был, надо было остаться на сверхсрочную, ведь упрашивали перед отъездом, контракт подписать. Но так хотелось домой, вырваться поскорее из этого ада, -- опрокинув стакан, продолжал ныть Димка. - А сейчас ... Да, что там говорить! Все жопой повернулись. И государство, и друзья... Толдычут везде про реабилитационные центры, реабилитацию.. Где она, на хрен, эта реабилитация? Можно подумать, мы сами эту кровавую бойню затеяли, для своего удовольствия, ради развлечения... Если бы в "ментовку" не попал: контрактником бы без пяти минут был и в ус не дул. Кстати, о контрактниках. Как-то, помню, зачищали один роскошный домишко, там таких много, не то что у нас в России. Двухэтажный, из красного кирпича, со всякими там балкончиками и прочими прибамбасами. Огорожен высоким железным забором как великой китайской стеной. Хозяев нет, добра всякого полно, все комнаты в коврах. Впереди, как обычно, собровец, лейтенант Колосков, по прозвищу Квазимодо, за ним мы наготове. Почему его так прозвали, до сих пор не пойму. Высокий симпатичный парень, на артиста Лундгрена чем-то похож, который в фильме "Универсальный солдат" снимался, такой же крепкий, с волевым подбородком. В одной из нижних комнат нашли укромный тайничок, а в нем: три гранатомета "муха", с десяток выстрелов к гранатомету РПГ, авоську гранат Ф-1 да ящик тротиловых шашек с детонаторами. Наверное, "черные" не смогли все унести с собой. Прошмонали все комнаты, перевернули все вверх дном, потом спустились по широкой лестнице в подвал. А там... Останки чьи-то. Вонища страшная... Трупы вповалку лежат. Сколько их там? Человек семь, восемь. Темно. Смрад жуткий! Фонариком посветили, но толком ничего не видно. Похоже контрактники, видно, что не зеленые пацаны. Кругом кровища, одежда изодранная вся. Тельняшки, свитера как лапша, похоже, здорово их кромсали ножами. Потом постреляли всех в упор. Серега, было, потянул одного за ворот, чтобы перевернуть, но Квазимодо, как заорет на него: Растяжка! Твою мать! Не трогать! Мы чуть в штаны не наложили от страха, так нам, вдруг, нехорошо стало. В жар всех бросило, еще бы секунда и все там были. Да, про такие сюрпризы нам бывший ротный много рассказывал, как эти сволочи мины-ловушки устраивают, используя для этого трупы. Под убитых подкладывают гранату Ф-1 без чеки, так чтобы рычаг был трупом прижат. Трогаешь тело, и через шесть секунд твои кишки на проводах болтаются! Были мы, буквально, меньше минуты, невозможно там находиться, тела разложившиеся, того и гляди, вывернет на изнанку. Выбрались наружу, еле отдышались. Димку вырвало прямо в комнате на ковер. Согнулся в три погибели, лицо багровое, глаза квадратные, слезы капают с кончика носа. Мы настолько пропитались трупным запахом, что потом несколько дней воротники бушлатов и шапки отдавали душком. Да, без саперов сюда соваться не стоит. Гиблое дело. Сообщили о страшной находке командованию. Через пару недель опять проверяли ту "хату", барахло кто-то уже прибрал к рукам... Местные вряд ли возьмут, вера не позволяет. Заглянули в подвал, а там все по-прежнему. Одни крысы по углам шмыгают. Ребята, как лежали, так и лежат. Никто их оттуда не забрал. Никому до них дела нет. А они ведь, числятся пропавшими без вести. Дома, наверное, ждут матери, жены, дети. Может быть, на что-то еще надеются, а может, даже не знают, что они пропали. Особенно зверствуют наемники. В Курчалое, кажется, это было, задержали одного подозрительного, рыжего заросшего хохла со шрамом на лбу. Выдавал себя за заложника. Рассказывал всякие жуткие вещи: как страдал, как неоднократно пытался бежать, как над ним измывались. Ну, а мы, лопухи, матюгальники пооткрывали, слюни и сопли от жалости распустили. Да, тут Стефаныч, прапорщик наш, решил вдруг его обыскать. И, что ты, думаешь? Нашли у того, козла бородатого, пачку скомканных долларов и связку жетонов. "Смертники" солдатские, сволочь паршивая, коллекционировал. Но жадность, как говорится, фраера сгубила! Видно, жалко ему было с "зелененькими" и боевыми трофеями расставаться, вот и сгорел. Морду ему враз разбили! Потом десантники о нем, не знаю, откуда прознали, упросили "батю" отдать им эту мразь. Сразу вояку раскололи, умеют они убеждать, этого у них не отнимешь. Он им все выложил как на духу. Как ребят наших стрелял, резал, мучил, как ожерельем из вяленых ушей хвастался пред другими уродами... "Старлей" Тимохин там был, потом рассказывал, что "десантура" забила хохла до смерти. Злющие были: у них недавно разведгруппа напоролась на засаду в ущелье Ботлих - Ведено, вся полегла. Наемников, как правило, десантники в плен не берут, арабов, хохлов и прибалтов сразу, без "собеседования", пускают в расход. Вчера приснился Рафик Хайдаров, отличный парнишка, водителем у нас был. Большой мастер всякие байки рассказывать. Соберемся обычно у костра или в блиндаже у печки; греемся, портянки сушим, он и начинает баланду травить. Глядишь, и время летит незаметно, и настроение не такое поганое. Мы любили слушать его истории. Мимика озорного круглого лица Рафика, "хазановский голос" и магические движения прокопченных рук делали свое дело. Мы тогда, как сейчас помню, ржали, будь здоров. На эстраде бы ему выступать. Убили его в начале февраля, когда обстреляли колонну под Центороем. Пуля попала в голову, полчерепа снесло вместе с каской. А новенький бронежилет, который он повесил на дверцу кабины снаружи, чтобы была защита от обстрелов, так ему и не понадобился. "Урал" так изрешетили, что пришлось его до Ножай-Юрта на сцепке тащить. Рафика увидел, сон как рукой сняло. Хоть ножом режь, не могу уснуть, на душе мерзко, в голову лезут всякие мысли. Наверное, все, кто там побывал, ненавидят ночь. Самое дрянное -- в сумерки на пост заступать. Ночью в дозоре чувства обострены до предела. Вслушиваешься в малейший шорох, реагируешь на любой звук. Чуть что, даешь очередь и немедленно меняешь свою позицию, чтобы не накрыли, и не грохнули. Не дай бог, закурить, в момент схлопочешь пулю в "котелок", или уснуть "на часах". Были уже такие, в калачевской бригаде, уснули часовые на посту, а проснулись пацаны уже в "царстве теней"... На пятом этаже хлопнула дверь, раздались шаги. Ромка, сидя на трубе у батареи, встрепенулся. Защелкал зажигалкой и, стряхнув пепел в банку, прикурил давно потухшую сигарету. Мимо, поздоровавшись, протопал заспанный сосед, который обычно чуть свет уезжал на своем фургончике на рынок. Сергей Щербаков ноябрь, 2000

История России